Чевенгур для голоса и ансамбля был написан в 2001 г. на тексты Андрея Платонова, одного из самых великих русских писателей, к сожалению, очень мало известного в Европе. Роман «Чевенгур» — это русская антиутопия, где реальная чудовищная разруха, постигшая Россию после революции и гражданской войны, предстает как вечное экзистенциальное состояние — голый человек на голой земле, затерянный в великой пустоте выжженной юго-восточной степи. Сознание писателя детерминировано абсолютно имперсональным характером всего происходящего. Это своего рода мифология ХХ века — внеличностная и монументальная.

Язык Платонова отличается особой странностью. Внешне следуя грамматическим нормам русского языка, писатель создает совершенно новые сопряжения слов, совмещая несовместимое и «высекая» совершенно новые смыслы. Разрушая уютную внешнюю оболочку языка, Платонов ломает иллюзию о разумности и упорядоченности мира.

Светлана Савенко

В одном из своих эссе Бродский метко заметил, что Платонов заводит русский язык в смысловой тупик и обнаруживает тупиковую философию в самом языке. Платонов говорит о нации, ставшей в некотором роде жертвой своего языка, а точнее — о самом языке, оказавшемся способным породить фиктивный мир и впавшем от него в грамматическую зависимость.

Большую роль в языке писателя играет также работа со звукописью языка и вслед за ним я особо работал с эти параметром (напр. слова «мощные», «почва» у меня многократно повторяются и отражаются в звучании ансамбля). Также словотворчество очень характерно для Платонова (напр. слово «взбугрения», в котором три согласных подряд действительно «взбугряют» само слово). При работе над своей пьесой я искал такой музыкальный материал, который бы своей фонетикой перекликался с фонетикой языка Платонова. Может быть, в наиболее «чистом виде» такой фрагмент пьесы — в тактах 156-171 партитуры. К примеру, слово «снова» разбивается на отдельные фонемы: «с-», «-но-», «-ва», и каждая из них исполняется не только голосом, но и находит свою имитацию или предимитацию в ансамбле — «с-» имитируется очень быстрым и резким скольжением-рывком смычка вдоль струны скрипки, а «-ва» — кратчайшим звуком тромбона с сурдиной wah. Т.о. я хотел, чтобы инструменты «заговорили», и а голос стал бы подобием инструмента с различными тембрами/фонемами.

Форму пьесы я для себя мыслил как своего рода мотет 16 века, где каждая строфа текста строится на имитациях нового мотива. Материал каждого из разделов объединяет общая линия звуковысотного развертывания, графически /\.

В то же время это и постмалеровская «финальная» форма, поскольку все развитие направлено к последнему кульминационному разделу, где происходит важное изменение — в контрапункте с ритмическими фигурами оркестра звучит quasi солдатская песня с отчаянно-горьким текстом:

«Ах, мой товарищ боевой,/ езжай вперед и песню пой,/ давно нам смерть пора встречать — / ведь стыдно жить и грустно умирать».

Я стилизовал мелодию этой песни под стиль тех песен, что пелись на всех бесконечных русских войнах — от гражданской войны до войны в Чечне, само имя которой мистически «предсказано» платоновским Чевенгуром.

Владимир Тарнопольский

День за днем шел человек в глубину Юго-Восточной степи Советского Союза.

(Ювенильное море)

Пространство лежало не в глубину, а в толщину, и всюду были такие мощные взбугрения почвы, что делалось скучно и душно в мире…

(Ювенильное море)

По губерниям снова стало тихо и малолюдно. Некоторые люди умерли в боях, многие лечились от ран, забывая в долгих снах тяжелую работу войны. А кое-кто не успел еще вернуться домой и шел … по густой незнакомой траве, которую не было времени видеть, а может быть, она просто была затоптана и не росла тогда. Они шли … с обмершим и удивленным сердцем, снова узнавая поля и деревни… душа их переменилась в мучениях войны, … точно впервые, смутно помня себя…

Ах, мой товарищ боевой,
Езжай вперед и песню пой,
Давно нам смерть пора встречать —
Ведь стыдно жить и грустно умирать…

Ах, мой товарищ, подтянись,
Две матери нам обещали жизнь,
Но мать сказал мне: «Постой,
Вперед врага в могиле успокой,
А сверху сам ложись…»

(Чевенгур)